Расставьте знаки препинания в тексте. Деревья бульвара серые от пыли неподвижно млели под горячим безжалостным солнцем и давали такую же серую неохлаждённую тень. На всех скамейках сидели мужчины и женщины грязно и странно одетые без платков и шапок как будто они тут и жили и у них не было другого дома. Были лица равнодушные и злые но на всех них лежала печать крайнего утомления и пренебрежения к окружающему. Часто чья-нибудь лохматая голова клонилась бессильно на плечо и тело невольно искало простора для сна, как у третьеклассного пассажира проехавшего тысячи вёрст без отдыха, но лечь было негде. По дорожкам расхаживал с палкой сторож и смотрел чтобы кто-нибудь не развалился на скамейке или не бросился на траву порыжевшую от солнца на такую мягкую такую прохладную. Женщины всегда одетые более чисто даже с намёком на моду, были все как будто на одно лицо и одного возраста хотя иногда попадались совсем старые или молоденькие почти дети.
Деревья бульвара серые от пыли неподвижно млели под горячим безжалостным солнцем и давали такую же серую неохлаждённую тень. На всех скамейках сидели мужчины и женщины, грязно и странно одетые, без платков и шапок, как будто они тут и жили, и у них не было другого дома. Были лица равнодушные и злые, но на всех них лежала печать крайнего утомления и пренебрежения к окружающему. Часто чья-нибудь лохматая голова клонилась бессильно на плечо, и тело невольно искало простора для сна, как у третьеклассного пассажира, проехавшего тысячи вёрст без отдыха, но лечь было негде. По дорожкам расхаживал сторож с палкой и смотрел, чтобы кто-нибудь не развалился на скамейке или не бросился на траву, порыжевшую от солнца, на такую мягкую, такую прохладную. Женщины, всегда одетые более чисто, даже с намёком на моду, были все как будто на одно лицо и одного возраста, хотя иногда попадались совсем старые или молоденькие, почти дети.
Деревья бульвара серые от пыли неподвижно млели под горячим безжалостным солнцем и давали такую же серую неохлаждённую тень. На всех скамейках сидели мужчины и женщины, грязно и странно одетые, без платков и шапок, как будто они тут и жили, и у них не было другого дома. Были лица равнодушные и злые, но на всех них лежала печать крайнего утомления и пренебрежения к окружающему. Часто чья-нибудь лохматая голова клонилась бессильно на плечо, и тело невольно искало простора для сна, как у третьеклассного пассажира, проехавшего тысячи вёрст без отдыха, но лечь было негде. По дорожкам расхаживал сторож с палкой и смотрел, чтобы кто-нибудь не развалился на скамейке или не бросился на траву, порыжевшую от солнца, на такую мягкую, такую прохладную. Женщины, всегда одетые более чисто, даже с намёком на моду, были все как будто на одно лицо и одного возраста, хотя иногда попадались совсем старые или молоденькие, почти дети.